Церковь Казанской иконы Божией Матери в Марково

С 1642 г. село принадлежало Фёдору Ивановичу Шереметеву, известному деятелю Смутного времени, чья подпись стоит под грамотой об избрании на царство Бориса Годунова. После смерти последнего он перешёл к Самозванцу и получил от того боярство, затем вошел в заговор против него, ввёл в Москву отряд войск и участвовал в истреблении поляков и Лжедимитрия.

Затем Шереметев честно служил царю Василию Шуйскому, после сведения его с трона царя Василия стоял за польского королевича Владислава и с поляками сидел в осаде в Кремле. Он принимал деятельное участие в избрании на царство Михаила Романова. Заведовал Разбойным приказом. В 1649 г. принял монашество, в 1650 г. умер. Ф.И. Шереметев устроил в церкви приделы Иоанна Предтечи, святых благоверных князей Бориса и Глеба, святителя Николая Мирликийского, преподобного Макария Унженского. Его женой была Ирина Борисовна, урождённая княжна Черкасская. В селе тогда было много пустых дворов и церковь стояла без богослужений, потому что «попа и дьячка и людей своих крестьян Борис Дворянинов вывез собою».

С 1677 г. селом владел князь Яков Никитич Одоевский (ум. 169 боярин и воевода, наместник Костромской и Астраханский, управе Приказами Большого Казанского дворца и Стрелецким. Князь Яков Никитич Одоевский сын боярина князя Никиты Ивановича. Упоминается в разрядных книгах, с 1 октября 1653 г. в звании комнатного стольника; в 1654 г. сопровождал царя в поход на Литву, по возвращении в Москву служил при дворе, и 7 мая 1656 г. в награду за службу получил кубок и придачу к окладу; 15 мая 1658 г. снова отправился с царем в поход на Литву и 13 июля из Полоцка был отправлен для съездов в Вильну в свите, своего отца, назначенного великим полномочным послом. Осенью, по возвращении в Москву, Одоевский продолжал, свою придворную службу, часто бывал рындой при приемах иностранных послов и во время поездок царя в монастыри, часто «смотрел в столы» во время торжественных обедов.

В 1663 г. князь Яков Никитич, был уже пожалован в бояре и 27 августа послан воеводой в Астрахань, где пробыл до 1666 г. По зозвращении в Москву, Одоевский продолжал придворную службу, а в 1670 г., кроме того, был назначен судьей в приказ Казанского Дворца.

В 1672 г., после Разинского бунта, Одоевский получил снова назначение на воеводство в Астрахань, с поручением произвести следствие над разницами, которые, для успокоения народа, до этих пор не задерживались и не наказывались. Князь Яков Никитич, выполнил это поручение, схватив, вождей возмущения Федьку Шелудяка, Алешку Грузинского, Колокольникова, Красулина и многих других и, после распроса под пыткой, одних из них казнил, других отправил на службу в верховые города.

В 1673 г. ему пришлось уговаривать калмыцких тайшней и нагайских мурз, отказывавшихся идти на турок вместе с донскими и запорожскими казаками. Во время своего управления Астраханью князь Я.Н. Одоевский должен был заботиться о приведении в порядок города, о возобновлении торговых сношений с армянскими и персидскими купцами, которые прервались во время бунта; он Устроил в Астрахани новый гостиный двор на место старого, сожженного мятежниками, заботился о развитии промыслов.

В 1676 г. Одоевский снова в Москве, где он описывал, казну и имущество, оставшееся по смерти царя Алексея Михайловича. В 1677 г. Одоевский был назначен судьей в приказ сыскных дел, часто в отсутствие царя оставался во главе управления, в 1682 г. был назначен судьей в приказе Казанского Дворца. По смерти царя Феодора Алексеевича Одоевский сохранил свое влияние.

В 1684 г. он был отправлен на переговоры с поляками в Андрусово для заключения мира.

В 1686 г. назначен судьей в Аптекарский приказ, в 1690 - в Пушкарский приказ.

К 1680 г. на его средства построена ныне существующая каменная Церковь Казанской иконы Божией Матери. В храме два придела: Ианна Предтечи и Святителя Николая Мирликийского Чудотворца. Храм строил крепостной зодчий Павел Потехин. Иконостас делали мастера оружейной палаты. Документы той эпохи сообщают: «Живут у той церкви два попа, дьякон с причетники».

В 1704 г. с. Марково получил князь Михаил Яковлевич Черкасский (ум. 1712) в приданое за сестрой князя Якова Никитича Марфы Никитичны, «а владела селом по договору его тёща вдова князя Якова Никитича боярыня Анна Михайловна». Князь Михаил Яковлевич Черкасский, сын Якова Куденетовича, был ближним боярином и последним воеводой в Тобольске. В ранней юности он прибыл в Россию, был крещен и возведен в княжеское достоинство. В 1667-м г. он построил в Новоспасском монастыре церкви во имя Николая Чудотворца и при ней больницу. В Дворцовых Разрядах он впервые показан в 1680 г. стольником - наряжал вина для гocyдарева стола, а в 1682-1683- гг. сопровождал Царя Петра Алексеевича в загородных поездках в с. Воробьеве и Новоспасский монастырь. 1685 г. Черкасский провел на воеводстве в Новгороде, причем ему поручена было обратить особое внимание на борьбу с расколом и сыскивать раскольников, бежавших за Свейский рубеж.

С 1690 по 1692-й год он снова в Москве,- присутствовал на свадьбе князя Б. И. Куракина. В 7-й день кончины царя Иоанна Алексеевича, в 1696 г. М. Я. Черкасским дневал и ночевал у его гроба и по указу Государя «кормил патриарха со властьми и со освященным собором в его Патриаршей Крестовой Палате.

В сентябре 1697 г. князь Черкасский был назначен воеводой в Тобольск с приказанием: ехать не мешкав, причем ему была дана caмая подробная инструкция; в товарищи ему был дан сын его Петр, после смерти последнего в 1701 г. - второй сын Алексий. На этом мести Черкасский пробыл до 1710 г. и за это время своим добросовестным и энергичным управлением снискал любовь и расположение государя и народа.

Он завел и кирпичные заводы в окрестностях г. Томска, заложил в самом городе каменную церковь и первые каменные здания, построил Каменские железные заводы на р. Каменке, занимался изысканнием и добычей руд, лил пушки и другие артиллерийские орудия на Bepxотурьи, о чем писал Виниус Петру I в 1702 г. и с большим одобрением высказывался о деятельности Черкасского. Но кроме этой административно-культурной деятельности М. Я. Черкасскому постоянно приходилось выказывать и таланты военачальника; и на этом поприще он показал себя стоящим на высоте призвания, так как все время с успехом вел борьбу с незамиренными инородческими племенами и только жаловался Царю, что служилых людей мало и послать против башкир некого. Добросовестность его была вне сомнения, и в среде сибирских воевод того времени он является в этом отношении редким исключением, хотя Е. Карнович, выясняя источники происхождения крупных состояний, и намекает на то, что состояние Михаила Яковлевича возникло не совсем легальным путем; «с должности воевод» — говорить он — «тогда не возвращались с пустыми карманами», но никаких более точных сведений о незаконном приобретении состояния Черкасского не дает, тогда как бескорыстие и честность М. Я. Черкасского засвидетельствованы самим правительством: самоуправство и поборы с населения не только воевод, но и приезжих к ним родственников и знакомых, вынудили правительство запретить без разрешения Государя ездить в Сибирь к воеводам, но князя М. Я. Черкасского и его семьи это запрещение не касалось. Умер князь Черкасский 28-го июня 1712 г., вернувшись из Сибири в Москву.

В 1715-1726 гг. селом владел сын князя Михаила Яковлевича Черкасского, князь Алексей Михайлович Черкасский (1680-1742), директор Канцелярии строений и Сибирский губернатор при Петре I, государственный канцлер, действительный тайный советник, сенатор и кабинет-министр. Он родился в Москве 28-го сентября 1680 г., происходил из знатного рода потомков Кабардинского владетеля Инала.

Князь Алексей Михайловиче Черкасский был женат два раза: Первым браком на Агриппине Львовне Нарышкиной, дочери боярина Льва Кирилловича и Двоюродной сестре Петра Великого, и в 1710 г. вторым браком на княжне Марии Юрьевне Трубецкой (1696-1747), дочери Действительного тайного советника и сенатора князя Юрия Юрьевича Трубецкого. Принадлежа, к старинному княжескому роду, находясь в родстве с знатнейшими русскими фамилиями, князь Алексий Михайлович был очень богат, у него свыше 70.000 душ крестьян, масса золота и бриллиантов. Несмотря на далеко не выдающиеся способности, ему пришлось сыграть крупную роль в политической жизни того времени. По отзывам современников Черкасский был человек прямой и честный, но с другой стороны чрезвычайно ленивый, нерешительный, застенчивый до робости и крайне мелочной, так, например, Черкасский однажды ночью велел разбудить тайного советника Бреверна, служившего в Иностранной Коллегии, чтобы спросить у него: большие или малые буквы надо ему поставить в своей подписи на ответном письме герцогу Мекленбургскому.

Ко всему этому он отличался большою молчаливостью. Князь М. М. Щербатов писал о нем так:«сей человек весьма посредствен разумом, ленив, не знающ в делах и, одним словом, таскающий, а не носящий свое имя и гордящийся единым своим богатством». Он был недостаточно образован, слишком медленно принимал решения, был ленив, но честен, об этом писали многие. Свое детство и юность до двадцати одного года князь Алексей Михайлович провел в Москве, состоял на придворной службе и в сентябре 1702 г., в звании стольника, послан был помощником к отцу своему, бывшему в то время воеводою в Тобольске.

Под руководством отца он выказал себя деятельным и распорядительным администратором, заложил в Тобольске Бронную слободу и, в январе 1703 г., вместе с отцом своим получил письменную похвалу от Петра Великого «за прилежное и неусыпное исполнение государственных дел, приумножение денежных доходов и хлебных запасов, улучшение состояния сибирских жителей, беспристрастное и бескорыстное управление, учреждение железных заводов для отливки пушек, мортир, гаубиц, за делание в Тобольске фузей, тесаков, а также за отыскание в Сибири селитры и за верность и усердие по службе в Тобольске. В октябре 1712 г. князь Алексей Михайлович снова при дворе, в числе приближенных государя, в звании стольника, а потом ближнего стольника. В 1714 г. Петр поручил ему заведование городовой канцеляриею в Петербурге, причем, 24 января, возложил на него довольно трудное поручение: набрать в Москве и других русских городах 458 человек ремесленников, нужных для вновь учрежденной столицы, а кроме того доставить 15 человек юношей не старше 20 лет, из лучших купеческих фамилий, которых Петр желал послать за границу изучать коммерческие науки.

В следующем году, 24-го января, Черкасский был назначен обер-комиссаром столицы и ему поручен был надзор за производством архитектурных работ в ней, причем сам Петр дал ему «пункты о постройке строений. Именным указом 14-го сентября 1715 г. ему повелено было наблюдать, «чтобы никто против указу и без чертежа архитекторского нигде не строился». Деятельность Черкасского, как обер-комиссара столицы, продолжалась до 1719 г.

По официальным документам видно, что он ревностно занимался своими обязанностями, и Петр обыкновенно соглашался с его докладами. 4-го ноября 1715 г., им был сделан доклад о строении магазинов и мазанок на Выборгской стороне, о раздаче мест в Санкт-Петербурге купцам и мастеровым, 16-го ноября - «о постройках на Адмиралтейском острову и за маленькою речкою»; в ноябре 1717г. он подал пространную записку о замене установленной в 1714 г. обязательной высылки рабочих из губерний для работ на городских постройках - денежной податью, и Петр, соглашаясь с этою запискою, 31-го января 1718 г. издал указ о наряде из ближних мест 8.000 человек к городовой работе и о сборе с остальных губерний подати по 6 рублей за человека. Черкасский много сделал для Петербурга: принимал непосредственное участие в осушении болот столицы, занимался украшением и отделкою дворцов: Петергофского, Монплезира, Екатерининского и Шлиссельбургского, заведовал устроенными в Петербурге кирпичными заводами, построил на Выборгской стороне госпиталь и двор для гардемаринов и, наконец, лично наблюдал за постройкой Петропавловской крепости и больверка.

Петр Великий, очевидно, ценил труды его, относился к нему хорошо; сохранилось известие, что он иногда запросто заезжал к нему обедать, - но не особенно возвышал его: с 1712 по 1719- г. ему был пожалован только чин поручика. В 1719 г., после смещения сибирского губернатора князя М. П. Гагарина, указом 29-го мая Петр назначил на его место князя А. М. Черкасского. В указе было сказано: «А ведать ему, все сибирские города, а Сибирь разделить на три провинции, под начальством выбранных губернатором и утвержденных Сенатом вице-губернаторов». Такая внезапная милость царя, столь быстрое и неожиданное возвышение испугало Черкасского.

Он сознавал, что возлагаемая на него задача не по силам ему, что не ему брать на себя управление обширным краем, исправление зла, причиненного этому краю князем Гагариным, да к тому же его страшил ужасный пример падения его предшественника (Гагарин был повешен). Получив указ о своем назначении Черкасский обратился к Петру с письмом, в котором объяснял, «что за великую напасть приемлет; отлучение от Его Величества, никогда добровольно не согласился бы на сие и, сколь ни лестно для него избрание Монаршее, он с Радостью и охотно готов нести самотруднейшие должности, только бы не отлучаться от него». Пётр остался непреклонным.

Он ответил Черкасскому: «Я бы охотно исполнил Ваше прошение, ежели бы мог скоро отыскать достойного человека, но ныне не знаю. Того ради надлежит Вам без оскорбления сие учинить. Ибо по истине не за какую Вашу противность сие Вам посылаю, но для двух причин: первое, что Вы там были и знаете, другое, что вскоре сыскать другого надежного в такую отдаленную сторону не мог. Однакоже, в том можешь надежен быть что, когда там распорядишь и добрый ансталт учинишь, и о том отпишешь, тогда непременно Вас переменим по Вашему желанию». В этим словах царя сказалось его умение безошибочно оценивать человека по его достоинству и находить ему соответствующее место.

Черкассский был мало пригоден для кипучей деятельности, бившей ключом вокруг Петра и направляемой его могучею рукою, ему не было места среди «птенцов Петра», живое дело, требовавшее энергичного исполнителя, ему нельзя было бы поручить, но он, именно, был человеком «впредь до нахождения другого достойного», на него смело можно было положиться, что злонамеренно, из корыстных или других побуждений, он не станет вредить порученному ему делу, а будет вести его потихоньку.

Для Сибири, Петр, очевидно, и считал нужным такого правителя, как князь Черкасский, который дал бы ей возможность набраться сил для дальнейшего развития. Около пяти лет Черкасский управлял Сибирью, ограничивая свою деятельность, преимущественно, принятием оборонительных мер против башкир и монголов. Наконец и для Сибири его управление стало тягостным; в 1723 г. бывший в то время главным строителем и управляющим сибирскими горными заводами генерал-майор Де-Геннин доносил Петру: «Я от сердца сожалею, что ты сам здесь не бывал и о здешних сибирских состояниях не знаешь! Правда, что здесь губернатор Черкасский, человек добрый, да не смел, а особливо в судебных и земских делах, от чего дела его неспоры, а частью более народу отяготительны, и ежели его пошлешь сюда, та для своей пользы дай ему мешочек смелости, да судей добрых, людей надворных и в городах управителей и в слободах, да к военным делам обер-коменданта и для купечества советника от коммерц и от каммер-коллегии камерира, такого-ж секретаря, без которых ему быта не можно; а ежели ему не быть, то не худо бы таким добрым людям быть, как Матюшкин или Ушаков».

Результатом этого письма был указ Сенату от 15-го января 1724 г. «о бытии в Сибири губернатором вместе Черкасского князю Михаилу Владимировичу Долгорукому». Черкасскому 7-го мая был пожалован в награду за его службу чин статского cоветника.

Приехав в Москву в исходе 1724 г. он заболел, во время его болезни скончался Петр Великий. Период царствований Екатерины I и Петра II, Черкасский прожил мирно, спокойно, держась в стороне от придворных интриг и борьбы партий. 8-го февраля 1726 г. ему был пожалован чин действительного статского советника и повелено присутствовать в Сенате; на следующий год, 12-го октября, он был произведен в тайные советники; одновременно с этим, 8 марта 1727 г. он был назначен, вместе с Остерманом, членом организованной Екатериной I комиссии о коммерции и принимал деятельное участие в работах этой комиссии. На арену политической деятельности он выступил по кончине императора Петра II.

Промежуток времени с 19-го января по 25-е февраля 1730 г. — день провозглашения Анны Иоанновны самодержавною Императрицею — был периодом, когда Черкасский в первый и последний раз в жизни попытался, при загоравшейся ожесточенной борьбе сторонников и противников самодержавия в России, стоя во главе своей партии, сказать «свое» слово; но и это «слово» было произнесено им так робко и нерешительно, что, когда ему с его партиею пришлось примкнуть к мнению большинства, и Анна Иоанновна была провозглашена самодержавною Императрицею, его поведение было объяснено даже в благоприятном для него смысле: желанием мистифицировать Верховный Тайный Совет, и выиграть время, чтобы дать Анне Иоанновне возможность обдумать план действий. Роль, сыгранная им во всем деле- воцарения Императрицы Анны, не только не отразилась дурно на его служебном и общественном положении, но помогла ему возвыситься.

Современники Черкасского Миних, Манштейн и другие, описывая ход событий с 19-го января по 25-е февраля, выставляют Черкасского ревностным поборником самодержавия, безусловным защитником прав Анны Иоанновны против верховников, желавших ограничить самодержавие. При рассмотрении, однако, официальных документов, относящихся к тому времени, переписки послов иностранных держав при русском дворе, позволяющей более или менее детально восстановить последовательный ход событий тех дней, истинные стремления и намерения Черкасского и лиц, составлявших его парию, а также положение, занимаемое Черкасским среди других действующих лиц политической драмы воцарения Анны Иоанновны, представляется в ином свете. 3-го февраля 1730 г., на другой день после получения членами Верховного Тайного Совета от Анны Иоанновны, подписанных ею известных «пунктов», которые должны были повлечь за собою ограничение самодержавия, верховники созвали в общее собрание Сенат, Синод и генералитет, прочли письмо Анны Иоанновны, подписанные ею «пункты» и предложили желающим из собрания, в виду выраженной воли Государыни об изменении формы правления, изложить свои мнения по этому вопросу.

Тогда же князь Черкасский среди общего молчания прямо задал вопрос: «а каким же образом впредь то правление быть имеет?» Князь Голицын на это уклончиво ответил ему предложением: «ища общей государственной пользы и благополучия», самому написать проект и подать его им. 5-го февраля Черкасский действительно подал Верховному Тайному Совету проект за подписью 249 лиц, преимущественно из родовитой и чиновной знати. Проект этот составлен был одним из членов кружка, сгруппировавшегося вокруг Черкасского, умным и талантливым В.Н. Татищевым и озаглавлен «Произвольное и согласное разсуждение собравшегося шляхетства русского о правлении государственном»; в нем подробно разбирались не только переживаемые политические обстоятельства, но и самые основания государственных учреждений, вообще, делалась попытка провести параллель между аристократическим и монархическим образом правления в применении к России, причем указывалось, что для России наилучшею формою правления является монархия, но, говорилось в нем, так как Государыня Императрица есть «персона женская, то потребно нечто для помощи Ея Величеству учредить». Затем шло перечисление целого ряда необходимых реформ в системе и порядке управления, как то организации «Вышнего Правительства» из 21 члена, которому присваивались все функции Верховного Тайного Совета, «Вышнего Собрания» из 100 человек выборных, собирающихся три раза в год и в экстренных случаях для заведывания делами внутренней экономии, «Нижнего Правительства» из 30 членов для управления делами в остальное время года и т. д.

Вслед за проектом Черкасского стали поступать в Верховный Тайный Совет другие проекты от людей самых разных рангов, с самым разнообразным количеством подписей. Под одним из этих проектов Я М. Грекова, собравшим наибольшее число подписей (510), подписался тоже и князь Черкасский. Проект этот предлагал еще более широкие реформы управления, чем проект Черкасского. Однако, с обсуждением этих проектов, верховники медлили, и это возбуждало общее недовольство. Князь A.M. Черкасский и генерал-майор Л.В. Измайлов назначены были депутатами от Сената и генералитета для приветствия государыни при её въезде в с. Всесвятское.

Таким образом, Черкаский получил возможность видеть первые же шаги государыни при вступлении её в управление государством и сразу убедился, что подписанные Анною «пункты» вовсе не были выражением её истинных желаний и что на самом деле она не относилась с особым благоволением к верховникам, избравшим ее и предложившим ей эти «пункты». Со своей стороны Анна Иоанновна, очень хорошо встретив депутатов, поспешила выказать Черкасскому знаки своей милости и доверия, - она назначила себе в штат жену его княгиню Марию Юрьевну Черкасскую и сестру Прасковью Юрьевну Салтыкову. Княгиня Мария Юрьевна Черкасская статс-дама – и в этом звании находилась при короновании императрицы Анны. Княгиня Мария Юрьевна сыграла довольно значительную роль при перемене формы правления после восшествия на престол Анны Иоанновны. Партия, недовольная ограничением самодержавия и усилением Тайного Совета, решила узнать, как относится к этому сама Императрица и обязанность эту взяли на себя княгиня Черкасская, графиня Чернышева и жена генерала Салтыкова (сестра Марьи Юрьевны); они успешно выполнили свою задачу.

Все это повело к тому, что Черкасский порешил лучше положиться на милость Императрицы, от неё добиваться тех реформ, которые он и его сторонники считали необходимыми для России, и открыто выступил противником верховников. Его кружок сделался центром агитации против Долгоруких и Голицыных, причем агитация велась преимущественно среди гвардейских офицеров. 23-го февраля распространился слух (по некоторым известиям пущенный Остерманом), что верховники порешили одним ударом уничтожить своих противников и 25-го февраля арестовать наиболее значительных из них - графа Головкина, Остермана, князей Черкасского и Барятинского. Тогда противники верховников стали действовать. 23-го февраля состоялись два совещания двух разных партий. Сторонники предоставления Анне Иоанновне самодержавной власти собрались в доме князя Барятинского на Моховой и постановили просить Анну Иоанновну о принятии самодержавной власти, об уничтожении подписанных ею в Митаве «кондиций», упразднения Верховного Тайного Совета и восстановления Сената в том виде, в каком он был при Петре Воликом. Партия же князя Алексея Михайловича Черкасского собралась в его доме на Никольской улице, и здесь после долгих дебатов, за подписью 87 лиц, составила петиции Государыне, в которой приносили ей благодарность от своего имени и имени своих «наследников», за то, что она выказала им «милость», подписав представленные ей Верховным Тайным Советом «пункты», но просили её повеления о созыве общего собрания выборных из всего генералитета, офицеров и шляхетства для обсуждения поданных в Верховный Тайный Совет проектов и совместной выработки «по большим голосам нормы правления государственного». В то время, как у Черкасского заканчивалось обсуждение этой петиции, туда приехал Татищев, посланный от партии князя Барятинского с известием, что там порешили просить Государыню о принятии самодержавия. Татищев просил присоединиться к ним. Татищева партия Черкасского встретила с неудовольствием.

Поднялись споры, дебаты. Наконец князю Антиоху Кантемиру удалось уговорить нескольких подписать тут же составленную им челобитную о принятии самодержавия. С этой челобитной он поехал с Татищевым к князю Барятинскому, где собравшиеся с нетерпением ждали результата переговоров с партией Черкасского. Привезенное Кантемиром прошение немедленно было подписано всеми собравшимися в доме князя Барятинского, в числе 74 человек, а затем, несмотря на то, что был уже первый час ночи, все собрание, в полном составе, поехало в дом князя Черкасского, склонять его партию к соглашению. В результате соглашение состоялось, и князь Черкасский, а за ним и остальные подписали прошение.

После этого князь Кантемир и граф Матвеев поехали в гвардейские и кавалергардские казармы и собрали здесь 94 подписи. Рано утром 25-го февраля шляхетство, генералитет и офицеры собрались во дворце и попросили аудиенции у Императрицы. Князь Черкасский, боясь быть арестованным верховниками, по одним известиям, приехал во дворец лишь к 10 часам утра, когда уже можно было предположить, что там собрались его сторонники, по другим источникам, за ним при начале аудиенции послала сама Анна Иоанновна, и он до такой степени испугался, что, уезжая простился с женой, как бы идя на верную смерть. Анна Иоанновна, повелев пригласить заседавших во дворце членов Верховного Тайного Совета в большую залу, сама немедленно вышла к собравшимся. Князь Черкасский от лица собрания приветствовал ее и вручил ей челобитную, но не ту, которая составлена была совместно с парией Барятинского, а составленную его партией о созыве общего собрания всех чинов государства для выработки наилучшей формы правления.

Петиция эта, по повелению Государыни, была прочитана вслух Татищевым и подписана Императрицею по настоянию сестры её, герцогини Мекленбургской Екатерины Иоанновны.

Между тем, сторонники самодержавия, увидев, что поданная Черкасским петиция совсем не та, которую вчера составил Кантемир, а они согласились подписать, подняли шум и кричали: «Не хотим, чтобы Государыне предписывались законы: она должна быть такою же самодержицею, как были и ея предки»! Анна Иоанновна заметила, что и между челобитчиками существует сильное разногласие. Обратившись к собранию она предложила ему, в виду выраженного ею согласия на принятие поданной ей челобитной, тут же, не выходя из дворца и привести свое желание в исполнение, собрать просимое ими общее собрание чинов государства и обсудить, какую именно форму государственного управления они считают наилучшею для России. Затем, пригласив членов Верховного Тайного Совета отобедать вместе с нею в ожидании, пока кончится совещание челобитчиков, и, таким образом, почетно арестовав их, она удалилась во внутренние покои дворца, приказав находившимся в зале гвардейским офицерам слушаться генерала Салтыкова и только его одного, «так как она себя чувствует здесь не в безопасности». Часть собравшихся, - почти исключительно сторонники Черкасского, удалилась из аудиенц-залы для совещания и порешили ограничиться поднесением Государыне благодарственного адреса за милостивое принятие челобитной. Салтыков понял ясный намек Государыни и, не дожидаясь окончания совещания удалившейся из аудиенц-залы части шляхетства, первый воскликнул «Да здравствует Императрица Анна Иоанновна, самодержица Всероссийская»! Крик его немедленно был подхвачен гвардейскими офицерами, не пожелавшей принять участия в совещании частью шляхетства и в общем составилось столь значительное большинство, что и остальная часть шляхетства, вернувшаяся в аудиенц-залу после совещания, сочла за лучшее не противоречить и согласиться на поднесение новой челобитной о восприятии самодержавия, об уничтожении подписанных Анною Иоанновною в Митаве «пунктов», упразднении Верховного Тайного Совета и восстановлении Правительствующего Сената, как то было учреждено при Петре Великом.

В четвертом часу пополудни Анна Иоанновна в сопровождении членов Верховного Тайного Совета снова вышла в аудиенц-залу и на этот раз князь Иван Юрьевич Трубецкой от имени всех собравшихся поднес ей новое прошение, которое и было прочитано вслух князем Антиохом Кантемиром. Затем были разорваны Анною Иоанновною «пункты», а на следующей день 26-го февраля составлена и утверждена Императрицей «присяга о самодержавии». С провозглашением Анны Иоанновны Самодержавною Императрицею князь Черкасский сразу занял выдающееся положение среди сановников государства. Анна Иоанновна, благодарная ему за то, что он в решительную минуту не стал открыто на сторону её противников, что при его связях и богатстве не могло не оказать влияния на ход событий, поспешила осыпать его знаками благоволения: 4-го же марта, при уничтожении Верховного Тайного Совета и восстановлении Сената, он был назначен одним из 21 членов его, совместно со всеми бывшими членами Верховного Тайного Совета, 23-го марта он получил орден св. Андрея Первозванного, 30-го августа - пожалован кавалером ордена св. Александра Невского, 18-го марта 1731 г.- произведен в действительные тайные советники, причем ему поручено по прежнему принимать участие в работах остермановской комиссии о коммерции и наблюдать за правильным ходом торговли с Хивою и Бухарою. Видя возвышение Черкасского, перед ним стали заискивать послы иностранных держав: так, австрийский посол граф Вратислав, хлопотавший о привлечении России на сторону Австрии, поднес ему 27-го июля 1730 г. от имени императора портрет его, осыпанный бриллиантами, ценою около 20.000 рублей, предназначавшийся, было, сначала Остерману и от которого тот отказался; испанский посол герцог Де Лириа указывает в своем письме от 1-го февраля 1731 г., что он старается привлечь на свою сторону князя Черкасского.

Гордый такими знаками милостивого отношения императрицы, приписывая их личному расположению к себе Анны Иоанновны, князь Черкасский снова попытался выступить самостоятельно на поприще придворной партийной борьбы, и совместно с Ягужинским и Левенвольде помериться силами с захватившим в свои руки все нити государственного управления Остерманом. Сначала, как будто бы, попытка и удалась - Анна Иоанновна поколебалась в своем доверии к Остерману. По крайней мере, французский посол Маньян, 3-го августа 1730 г., предсказывал «скорое падение Остермана вследствие интриг Черкасского и Ягужинского и замену Остермана Черкасским», затем 28-го сентября того же года пишет, что Остерману до некоторой степени удалось отклонить действие интриг Черкасского и Ягужинского, нo далеко не уничтожить их. Однако торжество Черкасского было непродолжительно.

Произошло событие, как это часто бывает при придворных интригах, хотя и не имеющее никакого политического значения, но которое разрушило все планы Черкасского, лишив его на некоторое время расположения императрицы. Анна Иоанновна задумала женить своего обер-гофмейстера графа Левенвольде на дочери Черкасского; тот, однако, ожидавший для своей дочери далеко не такого жениха, настолько неохотно выразил свое согласие на этот брак, что сам Левенвольде устроил так, что через два месяца после помолвки, 3-го мая 1731 г., обручальные кольца были возвращены обратно.

Императрица осталась очень недовольна таким окончанием своего сватовства, и, в результате, Черкасский на некоторое время был удален от двора. Этого было достаточно, чтобы упавший было кредит Остермана снова поднялся до прежней высоты и он, снова сделался, вместе с братьями Минихами, полным хозяином Российской Империи.

Черкасский был побежден. Он понял что активная роль ему не по силам, что он не способен быть политическим деятелем - и смирился. Остерман, с своей стороны, не стал добиваться унижения противника, а, напротив, видя, что Черкасский более не опасен ему, ходатайствовал перед императрицей о назначении Черкасского членом организуемого «для лучшего и порядочнейшего отправления всех государственных дел, к собственному всемилостивейшему решению Государыни подлежащих» Кабинета.

Анна Иоанновна согласилась и 6-го ноября 1731 г. Кабинет был организован в составе: Остермана, канцлера Головкина и Черкасского. «Душой вновь организованного верховного Кабинета, которому подотчетен Сенат является Остерман», писал французский посол Маньян в ноября 1731 г., «канцлер Головкин мало принимает участия в делах, Черкаский же и в милость то вошедший, как предполагают, лишь на условиях союза с Остерманом - не будет противодействовать ему».

Это предсказание осуществилось: Черкасский, как кабинет-министр, все время исполнял пассивную роль лишь «тела кабинета», как иронически отзывались о нем, называя «душой кабинета» - Остермана. В течение царствования Анны Иоанновны он неоднократно принимал участие в обсуждении важных политических вопросов: так, например, он был в составе комиссии, разрабатывавшей торговый договор с Англией 1734 г.; 23-го сентября 1732 г., вместе с Остерманом и братом Миниха, рассматривал проект союза России с Францией, при чем, как видим из переписки Маньяна (27 апр. 1733 г) сам Миних советовал Маньяну, хлопотавшему об этом союзе, обращаться с французскими делами к Черкасскому, «который-де, хотя и слепо повинуется Остерману, но все же русский человек; 22-го февраля 1733 г. участвовал в генеральном собрании, созванном императрицею дли обсуждения польских дел; на следующий год 21-го декабря, в конференции, обсуждавшей план действий России, Австрии и Польши в случай войны с Турцией; 1-го марта 1739 г. он, вместе с Остерманом, Минихом и Волынским, подал Императрице доклад о плане военных операций предстоящей турецкой кампании, и Анна Иоанновна согласилась с этим мнением. На него возлагались и ответственные поручения: так, 7-го января 1737 г., он был назначен членом генерального суда над князем Д.М. Голицыным.

При придворных приемах и церемониях ему отводилось видное место: 29-го декабря 1739 г., он от имени императрицы отвечал на приветственную речь вновь назначенного французского посла в Петербурге — Шетарди; на следующей год, 25-го января, по случаю заключения мира с турками, он же, имея по правую руку фельдмаршала Миниха, а по левую фельдмаршала Ласси, двух героев войны, — сказал Царице приветственную речь от имени государственных чинов. Анна Иоанновна, с своей стороны, постоянно выказывала ему свое благоволение и награждала его. В 1732 г., 17-го февраля, ему пожалованы были мызы в Копорском уезде - Воронецкая и Высоцкая с деревнями и крестьянами; 19-го декабря 1733 г. - место для загородного дома по реке Неве на московской стороне; 5-го марта 1734 г. ему назначено было жалованье по 6 000 рублей в год; в 1735 г., 22-го июля, подарена земля на Адмиралтейском острову; в 1737 г., 16-го ноября, земли в Ингерманландии и на Выборгской стороне, (при всем богатстве Черкасского этот последний подарок был дан ему «по его прошению»), в 1740 г., 14-го февраля, по случаю заключения мира с турками, он получил бриллиантовый перстень ценою от 5 до 6 000 рублей. При всем этом внешнем блеске своего положения, он на самом деле не играл никакой роли, и находился в руках «сильных людей», которым было нужно его имя. Имея полную возможность, опираясь на свое богатство и знатность, влиять на ход Дел всего государства, с надеждою на успех составить оппозицию Бирону и предотвратить, таким образом, многие жестокости кровавой эпохи «бироновщивы», он заискивал перед Бироном, жена его писала Бирону льстивые письма, называя себя его «нижайшей услужницей» и т. п.

В апреле 1738 г.; с ним случился в присутствии всего Двора первый апоплексический удар, и от последствий этого удара он уже не мог оправиться до самой смерти. При установлении регентства Бирона во время предсмертной болезни Анны Иоанновны, Черкасский с Бестужевым были наиболее ревностными сторонниками герцога. Черкасский одним из первых высказался за необходимость регентства, именно, Бирона на предварительном совещании вельмож; он же особенно горячо уговаривал его согласиться на избрание, когда тот, видя, что регентство его уже решено вельможами, стал разыгрывать комедию и отговариваться от предлагаемого ему звания. За время трехнедельного регентства Бирона Черкасский еще раз доказал ему свою преданность, выдав подполковника Пустошкина и его единомышленников. Они принадлежали партии недовольных назначением регентом Бирона, а не принца Брауншвейгского, довольно открыто высказывали свое недовольство; 21-го октября Пустошкин приехал к князю Черкасскому и, напомнив ему о его участии, как главы партии, в 1730 г., просил от лица своих единомышленников взять на себя и теперь руководство движением против Бирона. Черкасский, по словам Миниха сына, терпеливо выслушал посланного, похвалил его план действий и, сославшись на недосуг, предложил приехать для переговоров завтра, а сам немедленно донес об всем герцогу. Пустошкин и другие были немедленно схвачены, начались розыски, пытки, и только вскоре затем последовавшее низвержения Бирона спасло от смерти этих людей, решившихся так доверчиво обратиться к Черкасскому. Черкасский не успел пожать плодов своей доноса: Миних так быстро и решительно привел в исполнение план Пустошкина, что Черкасский, явившись, через 3 часа после ареста Бирона в заседание Кабинета в Летний Дворец, здесь впервые узнал о падении своего приятеля

Вступление на престол Елисаветы Петровны было радостным событием для Черкасского: Елисавета видела в нем истинно русского человека, преданного ей, одного из немногих оставшихся в живых слуг её покойного отца и поспешила выказать ему свое доверие. Утром 25-го же ноября ему совместно с Бреверном и Бестужевым поручено было составить манифест о вступлении Елисаветы на престол и форму присяги.

Затем, по указанию Шетарди, ему было доверено на первых порах управление всеми делами государства. 12-го декабря, по уничтожении Кабинета и восстановлении Сената с тем значением, какое он имел при Петр Великом, Черкасский вновь назначен сенатором, причем ему, как канцлеру, передано заведывание всеми иностранными делами, помощником ему назначен Бестужев-Рюмин, получивший звание вице-канцлера. 14-rq января 1742 г. ему подарен каменный дом в Москве, принадлежавший царевне Екатерине Иоанновне. Почувствовав, что ему доверяют, дают некоторую самостоятельность, Черкасский захотел быть, хоть теперь на склоне лет, настоящим деятелем, и с ревностью принялся за выполнение возложенных на него трудных обязанностей.

Задача предстояла нелегкая: нужно было заменить Остермана, который до сих пор являлся руководителем русской политики, нужно было установить отношения с Францией, которая, наружно выказывая расположение к России, в тоже время вела интриги против неё в Швеции, в Турции, но для этого приходилось считаться с личными симпатиями Елисаветы, которая относилась с большим расположением к французскому послу Шетарди, и с еще большим к своему лейб-медику Лестоку - другу Франции; нужно было закончить начатую еще в прошлое царствование войну со Швецией, остановить завоевательные стремления Пруссии, поддержать Австрию и Саксонию. Черкасский правильно понял свою задачу, со всею энергиею принялся за выполнение её, досадуя, когда Бестужев пробовал вмешиваться в его действия и желая лично докладывать обо всех делах императрице, но, понятно, что при его старости, неповоротливости, а главное болезненности, это было для него почти невозможным, и почти все иностранные послы жалуются в своих донесениях на страшную медленность в делах, на то, что «дела ведутся так бестолково, что не испытав этих порядков на месте, невозможно поверить рассказам о них», что «половина дел совсем не докладывается императрице, а о другой она получает слишком поздние сведения».

Как бы то ни было, Черкасский однако менее чем за год своего управления иностранными делами сделал многое: он резко стал в оппозицию к Франции и добился того, что не только было отклонено предлагаемое ею посредничество в шведских делах, но и престиж Шетарди, пользовавшегося первое время после вступления Елисаветы на престол расположением императрицы и почетом при Дворе (английский посол писал, что, если первый поклон делался Императрице, то второй - Шетарди), подорван быв настолько, что в сентябре 1742 г. он был отозван своим правительством.

Шведская война, после неудачных переговоров с шведским посланником при русском дворе относительно мирных условий, была продолжена до тех пор, пока русские войска не заняли город Або, вытеснив шведов из Финляндии, и тогда русские могли уже свободно продиктовать сами условия мира, не нуждаясь ни в чьем содействии.

Наконец достигнуто тесное сближение с союзницей Австрии — Англией, пересмотрен совместно с вновь назначенным в Россию английским послом Вейчем оборонительный договор с Англией от 3-го апреля 1741- г. и составлен окончательный проект нового договора, который подписан был обеими сторонами вскоре после смерти Черкасского — 11-го декабря 1742 г. Ленивый, не энергичный Черкасский выказал себя на новом самостоятельном посту, на склоне своих дней, настолько честным, неподкупным, а главное стойким защитником интересов России, что эти достоинства признавали за ним, но только друзья его англичане, но и политические противники — французы.

Так, Шетарди, покидая Россию, 11-го сентября 1742 г., советовал заместителю своему Даллиону «держаться Черкасского, который безукоризненно честный и разумный старый русский и притом пользующийся большим доверием Императрицы. Даллион, признавая честность и прямоту Черкасского, выражает только сожаление, что «он недостаточно умен и образован, чтобы идти самостоятельно по стопам своих предшественников». В конце октября, по приезде в Москву на торжество коронации Елисаветы Петровны, Черкасский заболел жестоким ревматизмом и принужден был слечь. Елисавета Петровна милостиво сама навестила больного на другой же день. Вскоре он начал поправляться, но тут случилась семейная неприятность, очень тяжело повлиявшая на него и подкосившая его и без того слабые силы. 4-го ноября с ним случился третий апоплексический удар, и он скончался. 7-го ноября Черкасский был торжественно похоронен в Высочайшем присутствии под Знаменской церковью Московского Новоспасского монастыря.

Единственная дочь князя Алексея Михаиловича Черкасского от брака с княжной Марией Юрьевной Трубецкой, Варвара Алексеевна (1711—1767), долго не выходила замуж. Несметные богатства князей Черкасских привлекали многих женихов, которые искали руки княжны, как казалось её гордой матери, ради богатого приданного. Но и сама княжна была одной из самых разборчивых невест: капризная кокетка, гордая своей красотой, знатностью и богатством, она забывала, что «время летит и более не возвращается», и заслужила названия «тигрицы» и «зверя», данные ей хорошо знавшей ее княжной Марией Дмитриевной Кантемир.

Благоразумные люди находили, Что, «если она желает иметь супруга, ей нужно сделаться более ручной», и та же княжна Мария Кантемир выражала желание, чтобы «зверь сделался ручным и обратил внимание на свой возраст». За княжну Черкасскую сватались блестящий придворный красавец граф Карл-Рейнгольд Левенвольде и блестящий дипломат и поэт князь Антиох Кантемир; но сватовство Левенвольде разстроилось после обручения, а сватовство Кантемира так и не состоялось. Раздраженный этим сватовством, которое никак не могло наладиться, Кантемир изображал под именем «Сильвии» княжну Черкасскую, задевая и мать её, в едких похожих на пасквиль, стихах:

«Сильвия круглую грудь редко покрывает,
Смешком сладким всякому льстит, очком мигает,
Белится, румянится, мушек с двадцать носит,
Сильвия легко дает, кто чего ни просит,
Бояся досадного в отказе ответа.
Такова и матушка была в ея лета».

Впрочем, любимая сестра Кантемира, Мария, просила брата: «Не обижайте тигрицы своими стихотворениями; она милая особа, которую я люблю; тигрица умная, достойная? девушка; зная, что вы любите её, я сама предана ей и молю Бога, чтобы она, теперешняя моя приятельница, сделалась в будущем моей; невесткой». При воцарении Елисаветы княжна В.А. Черкасская была из фрейлиц пожалована в камер-фрейлины и получила портрет Императрицы. В это время княжна достигла уже возраста, который, по понятиям того времени, был совсем безнадежен для брака. Но «зверь», наконец, сделался «ручным», а богатства князей Черкасских заменили княжне недостаток молодости. Княжне подыскали жениха, хотя и знатного, но не слишком блестящего, в лице графа Петра Борисовича Шереметева, бывшего на полтора года моложе невесты. Варвара Алексеевна, самая богатая в то время в России невеста, вышла замуж с приданым в 70 000 душ крестьян, за обер-камергера, позднее сенатора, графа Петра Борисовича Шереметева (1713-1788), строителя знаменитых усадеб Останкино и Кусково. Состояние графа удвоилось, и он стал владельцем 140 000 душ крестьян в разных губерниях. Брак совершился 28 января 1743 г., при чем графиня была пожалована в статс-дамы. Граф Пётр Шереметев владел с. Маркове, здесь был дом, в котором он жил. В противоположность своему знаменитому отцу, фельдмаршалу Борису Петровичу Шереметеву, со славой подвизавшемуся на военном поприще, граф П.Б. Шереметев не обнаружил расположения ни к военной, ни к гражданской службе. Он был записан в Преображенский полк, император Пётр II, на другой день после коронации, пожаловав его в капитан-поручики.

Граф Пётр Борисович не ладил с временщиком, задушевным другом императора князем Иваном Долгоруким, и поэтому держался далеко от двора, и всячески противился браку своей сестры Наталии, с царским любимцем. Но брак состоялся, император Петр II умер, и Наталия поехала в Сибирь, вслед за сосланным мужем. Императрицею Анной, граф был произведен в капитаны, а в 1739 г. - в камергеры по двору своей племянницы, Анны Леопольдовны. Плодом его служебной деятельности явился составленный им «Устав о должностях и преимуществах обер-камергера».

При императрице Елизавете он стал быстро подниматься в табели о рангах, дослужился до чина генерал-аншефа и звания генерал-адъютанта, имел ордена Святой Анны и Святого Александра Невского, состоя при племяннике государыни, наследнике престола великом князе Петре Феодоровиче. Император Пётр III наградил его высшим в Российской империи орденом Святого апостола Андрея Первозванного.

Екатерина II, в день переворота дала указ Сенату: «Господа сенаторы! Я теперь выхожу с войском, чтобы утвердить и обнадежить Престол. Оставляю вам, яко верховному моему правительству, с полною доверенностью под стражу отечество, народ и сына моего. Графу Скавронскому и графу Шереметеву присутствовать с вами, и им…жить во дворце при Моем Сыне». Императрица назначила графа Петра Борисовича сенатором. Участвуя в заседаниях Комиссии по составлению нового уложения, граф Пётр Борисович выразил свою полную готовность освободить своих крестьян от крепостной зависимости.

Из 4-х сыновей и 3-х дочерей графа Петра и графини Варвары Шереметевых 3 сына и дочь умерли в раннем возрасте, и только Николай, Анна (1744 -1768) и Варвара (1750-1824, в замужстве за графом Алексеем Разумовским) пережили мать. Графиня В.А. Шереметева скончалась 2 октября 1767 г. и погребена в Знаменской церкви Новоспасскаго монастыря, родовой усыпальнице князей Черкасских. Угасающее здоровье Варвары Алексеевны заставило супругов обратиться к императрице со всеподданнейшим ходатайством об утверждении раздела некоторых имений между их сыном Николаем и дочерями Анной и Варварой. Кончина жены, и в следующем году любимой дочери Анны, тяжело подействовали на графа Петра Борисовича. Он просил у Государыней полного удаления от всяких дел и обязанностей, и в 1768 г. вышел в 0тставку. Однако, при угрозе нападения на Москву Пугачёва, граф Шереметев был избран в начальники уланского московского корпуса дворовых и городских людей, а в 1780 г. - в Московские губернские предводители дворянства.

Ему не были чужды умственные и художественные запросы: для Него выписывались из-за границы политические и философские сочинения и газеты. Он собрал и издал бумаги своего отца; его театр и оркестр были лучшими в России.

Его служащие были постоянно озабоченны приобретением для него то «редких руд, окаменелостей и животных», то «бюстов эллинских богов», то гравюр, то он покупал раковины для украшения кусковского грота. Но при всех затеях и причудах он оставался всегда рачительным хозяином, входившим во все мелочи своего огромного хозяйства. Служащие графа хорошо знали, что он «в большие траты входить не намерен». Он сам определял, сколько «французских калачей» должен получать ежедневно каждый из его домочадцев, соображал, как бы повыгоднее перекрыть флигеля и сделать решётку в петербургском доме. От его зоркого глаза не ускользала мелочь вроде того, что в присланной из вотчины рыбе «трех форелей не явилось».

Всё у него было основано на практических соображениях, в своих вотчинах он устраивал школы для обучения крепостных наукам, «которые по дому нужны». Как расчётливый хозяин, он был противником эксплуатации крепостных, находя нужным маломочных «от всех их тягостей освободить», чтобы они «могли себя поправить и придти в лучшее состояние». Как практический человек, граф Шереметев всегда не прочь был посылкой абрикосов и других оранжерейных диковинок или иным каким способом заискать, по обычаю того времени, у нужного человека. Но зато, когда нужно было поддержать фамильную честь, граф, хотя и жалуясь на «большие расходы», торжественно принимал Екатерину II в Кускове и давал праздники, поражавшие иностранцев никогда не виданною ими пышностью. Проживая преимущественно в Москве, и в роскошных дворцах дач своих в окрестностях столицы, где преимущественно устраивались многолюдные собрания, граф Петр Борисович удивлял не только соотечественников, но и иностранцев самыми разнообразными, роскошно обставленными увеселениями.

В Кускове, граф Пётр принимал римского императора Иосифа, путешествовавшего под именем графа Фалкенштейна и неизменно благоволившую к нему императрицу Екатерину. Вот как описывал французский посол граф Сегюр один из праздников, устроенный для Государыни в 1787 г. графом П. Б. Шереметевым. - «Хотя я и небольшой охотник до увеселений, но не могу умолчать о празднестве, происходившем в подмосковной графа Шереметева, угощавшего там Императрицу Екатерину. Вся дорога от города до Кускова была освещена самым великолепным образом. Обширный сад графа и зверинец, убранные с большим вкусом множеством картин-транспарантов, волшебно красовались при освещении их разноцветными огнями. В прелестно выстроенном театрt была представлена большая опера; не зная языка русского, я мог только судить о музыке и балете; первая изумила меня своею приятной гармониею; балет же — поражал изящным богатством одежд, красотою, искусством танцовщиц и легкостью мужчин. Более всего мне казалось непостижимым, что стихотворец и музыкант, составившие оперу, архитектор, воздвигнувший театр, живописец его разукрасивший, певцы, актеры и актрисы, танцоры и балерины в балете, музыканты, составлявшие оркестр — все, без исключения, были крепостными людьми графа Шереметева, который тщательно сам заботился о воспитании и обучении каждого, сообразно дарованиям и наклонностям природными.

Та же пышная роскошь явилась и за происходившим ужином; я никогда не видел у частных лиц такого громадного количества всяких золотых и серебряных сосудов, фарфора, алебастра и порфира, которым изобиловали столовые залы графа. Но всего удивительнее было то, что все это несметное число хрустальной посуды, покрывавшей стол, за которым сидело около ста человек, было разукрашено вделанными в каждую вещь дорогими, неподдельными драгоценными каменьями разнообразнейших цветов и пород».

По свидетельству современников, граф П.Б. Шереметев отличался всегда благотворительностью. Всякий день являлось к столу его неопределенное число знакомых, приятелей, но большею частью бедных служащих и отставных чиновников, которые сверх того получали от него пенсии. В Рождество, Новый год Светлое Христово Воскресенье и прочие праздники рассылались по знакомым подарки, а к бедным — вспомоществования деньгами и провизиею. Летом граф живал в Кускове. Всякое воскресенье выезжала туда половина Москвы, и, не говоря о гостях у графа, приезжие угощались в японском домике и других беседках чаем, булками и прочим, а простому народу приносилось от гостеприимного хозяина вино и пиво

Оставаясь вне всякой служебной деятельности, граф П. Б. Шереметев скончался 30 ноября 1787 года и погребен в Невской Лавре.

Узнав о смерти графа П. Б. Шереметева, Императрица выразилась: «Очень, очень его жаль; он много был ко мне привязан».

Г.Ф. Миллев в 1778 г., проездом в Коломну, посетил Маркове Он писал: «Здесь есть… увеселительный и многими картинами украшенный дом графа Петра Борисовича, служащий наиболее в осеннее время к пребыванию его сиятельства для звериной охоты. Большая церковь каменная во имя Казанской Пресвятой Богородицы, с пятью прицелами, стоит близ господского дома».

В XIX в. Марково было во владении графов Шереметевых. Но владельцы уже не жили в старом марковском доме. После смерти графа Петра Борисовича Шереметева в 1788 г., ему наследовал сын граф Николай Петрович Шереметев (1751—1809), в детстве любимый товарищ цесаревича Павла Петровича, своё образование закончивший продолжительным заграничным путешествием (1769-1775), во время которого слушал лекции в Лейденском университете. При Екатерин II граф Н.П. Шереметев назначен сенатором, в 1792 г. основал в Москве странноприимный дом, состоял директором Московского дворянского банка, а Павел I тот час по воцарении назначил друга детства обер-гофмаршалом, возложив па него «тяжелую задачу преобразовать Двор и устранить злоупотребления». Граф Н.П. Шереметев не только навлёк на себя неудовольствие придворных стараниями «не выходить из границ штата», но и сам своенравный Павел, поощривший его вначале пожалованием ордена Святого апостола; Андрея Первозванного, скоро охладел к нему настолько, что в конце 1797 г. для доверенного обер-гофмаршала были совершенно затворены двери кабинета Его Величества.

Эти хлопотные и неблагодарные обязанности пагубно отзывались на здоровье графа; он два года промучился на этом посту, пока 1 ноября 1798 г. не был пожалован в oбep-камергеры. Павел, впрочем, тогда же выказал ему благоволение, пожаловав кавалером Мальтийского ордена. Граф продолжал службу в Сенате, начальствовал над Пажеским корпусом, стал действительным тайным советником. После убийства императора Павла вышел в отставки и уехал в Москву. Он был человек болезненный и всю жизнь страдал от всяких недугов. Любитель музыки, пения и драматического искусства он отлично играл на виолончели и участвовал в оркестре вместе со своими крепостными музыкантами на представлениях собственного театра (который был так хорошо поставлен, что, по свидетельству современников, князь Юсупов раздружился с ним «из зависти театра»). Он выстроил в своём подмосковном с. Останкино великолепный дворец, главным помещением которого стал театральный зал. Полюбив свою крепостную певицу, умную и сердечную Прасковью Ивановну Ковалёву (1768-1803), Н.П. Шереметев 6 ноября 1801 г. венчался с ней. Она в детстве была взята из родительского дома, воспитана в кусковской школе и как все воспитанницы этой школы, предназначавшиеся к выступлению на домашнем театре графа, получила совершенно исключительное образование, обучалась французскому и итальянскому языкам. Одарённая музыкальными способностями и хорошим голосом, она с успехом выступала на сцене по именем Жемчуговой.

Любовь к музыке и совместные занятия сблизили её с сыном графа П.Б. Шереметева, Николаем, и когда в 1801 г. она сделалась графиней Шереметевой, существовавшие между ними отношения граф Николай Петрович описывал как «20-летняя привычка друг к другу»- Прасковья Ивановна не отличалась особенной красотой, сложения была слабого и, выздоровев раз после тяжёлой болезни, приказала вырезать на печати слова: «Наказуя, наказа мя Господь, смерти же не предаде». Она была умной, глубоко верующей женщиной, доброй и скромной. Она умерла 25 февраля 1803 г., через три недели после рождения сына Дмитрия. Страшно поражённый смертью жены, Шереметев посвятил остаток дней воспитанию сына и щедрой благотворительности, за что IS

Сенат поднёс ему 23 апреля 1805 г. золотую медаль с изображением самого благотворителя. По завещанию жены граф построил в Москве странноприимный дом с больницей (теперь институт им. Склифосовского) и положил капитал на выдачу бедным невестам. По отзыву бывшего крепостного графа Шереметева, академика Никитенко, он «между многочисленных вассалов слыл за избалованного и своенравного деспота, незлого от природы, но глубоко испорченного счастьем». Не таким, однако, рисуется граф в его переписке и особенно в «Завещательном письме» к сыну. Н.П. Шереметев называл себя «простым, добрым человеком», на что имел, по-видимому, полное право: он был нежным, любящим сыном, мужем, отцом и братом. Во время болезни его побочной сестры «Маргаритушки» (Реметевой) он поздней осенью «в скуке» жил в подмосковной, ссылаясь на то, что «оставить больную никак нельзя и жалко». Он был гуманным господином и заботился об устройств в вотчинах школы и богадельни.

После усмирения бунта в одном из его имений граф всячески защищал виновных и просил ревизора «сколько возможно, быть в наказаниях человеколюбиву и отнюдь палками никого не наказывать». Он называл гордость «пороком безумным, гнусным и несносным» и был до крайности скромен в оценке, самого себя. «Чувствую, - писал он, - что нет моих никаких заслуг, и я уже и сам забыл, что предки наши делали и как усердно служили». Имея нрав уединённый, любя мир и тишину, он по мере сил старался «быть полезным в обществе», причём всегда заботился о сущности дела, а не о «наружностях», и, будучи обер-гофмаршалом, считал недостойным для успеха при дворе «являть себя в глазах Государя расторопным, метаться при бываемых празднествах и столах». Николай Петрович был глубоко Убеждён в суетности и непрочности богатства, в лживости «лицемеров и ласкателей»; от его завещания веет духом Экклезиаста: «Во всем богатстве и пышности не находил я ничего утешительного и целебного для изнемогшей души моей. Помни, что житие человека кратко, весь блеск мира сего исчезает неминуемо!» Но такое настроение привело его не к мрачной мизантропии, а к покорности и воле «всем управляющего Промысла» и к деятельности на пользу больных и обездоленных.

Состояние Шереметевых перешло к его сыну Дмитрию Николаевичу (1803-1871), камергеру, прославившемуся благотворительностью. Перед смертью Николай Петрович писал сыну: «обладая большим имением, не ослепляйся богатством и великолепием во избежание всяких излишеств и порочных удовольствий… доходами распоряжайся так, чтобы одна часть удовлетворяла твои нужды, а другая посвящаема была в жертву общей пользе, благу других, во благо и утешение себе. Хотя всё, что ты имеешь, тебе принадлежит, но помни, что ты сам принадлежишь Богу, Государю, Отечеству и обществу, коим ты для того должен творить угодное, что и они творят всё в твою пользу».

Причт издавна: священник, диакон, дьячек, пономарь. В середине XIX в. настоятелем храма был священник Михаил Феодорович Лебедев (в 1848 г. ему было 56 лет), сын священника.

В 1818 г. он окончил Спасо-Вифанскую Духовную семинарию с аттестатом ученика 2-го разряда. Рукоположен во священника к церкви Святителя Николая в с. Федоскино (ныне в Мытищинском районе Московской области). Высокопреосвященнейшим митрополитом Филаретом по избранию местного благочинного определен общим духовником. Переведен в Успенскую церковь с. Гжель, митрополитом Филаретом определен благочинным. «За умножение свечных доходов» о. Михаилу была объявлена признательность Московской Духовной консисторией.

За успешность кружечного сбора в пользу бедного духовенства ему была объявлена благодарность высшего начальства. Митрополитом Филаретом о. Михаил переведен в с. Маркове

16 ноября 1909 г., на 69-м году жизни, умер протоиерей Иоанн Михайлович Казанцев, настоятель церкви с. Маркове Он священствовал 46 лет.

Приход был бедный, о. Иоанну приходилось для пропитания семьи самому заниматься земледелием. Но, несмотря на бедность, храм содержался в отличном состоянии.

В советское время храм был закрыт, сбиты кресты и главка, храм разграблен.

В 1990-х гг. храм был передан общине верующих и начал восстанавливаться. Сохранился столп ограды храма.

В наше время храм, ставший подворьем Покровского монастыря в Москве, восстановлен.